— но если в моей комнате окажутся клопы — ты получишь не больше двух.
Трактирщик поклонился до земли.
— у меня нет клопов, лойрио.
— посмотрим. Прикажи проводить меня в мою комнату.
И потрепал по шее коня.
— Шакр, отведи Обмылка на место, я попозже спущусь…
Тем временем трактирщик махнул кому‑то, и к парню подошла девчушка. Молоденькая, еще младше мня, платье серое, если бы я такое нацепила, мать бы меня с головой в речку засунула. Грязи на нем было… и солома к подолу прилипла. А еще… я взъерошила шерстку.
Отец рассказывал, что у людей женщина — добыча сильного, а я не верила. Думала, везде, как у нас, ан нет…
Синяки на запястьях и легкая желтизна на лице, в месте старого удара отчетливо показывали, что девочку принуждали к случке. И запах тоже… такой бывает у забитого покорного животного.
Что бы с ней не делали — она к этому привыкла.
А если бы так со мной поступили? Ударили, попытались покрыть? Что бы я сделала?
Странный вопрос. Оборотень сильнее человека. И свернуть шею одному насильнику я бы смогла. А потом сбежать… а что еще остается?
Но этой, похоже, бежать некуда.
Девочка почтительно проводила нас до двери, подождала, пока парень войдет внутрь, поклонилась.
— Господину нужны другие услуги?
— нет, — парень резко кивнул на дверь. И от девчонки потянуло… разочарованием?
Ничего не понимаю. Странные существа — люди.
Дверь закрылась. Парень спустил меня с рук на кровать — и я огляделась.
Комнатка. Не слишком большая. Пять шагов от стены до стены. Кровать, в изножье кровати сундук, окованный металлом, небольшой стол и кривоногий стул. На единственном окне засаленные шторки. Пол грязный, правильно мня на кровать отпустили. Я тут ходить не буду.
Мне лапки пачкать неохота, вот.
Колин уселся рядом со мной.
— Вот так. Еще один день прожит, теперь надо пережить ночь.
Почему ему надо пережить ночь? А парень грустно посмотрел на меня.
— Дожил. С зайцами разговариваю…
И почему со мной нельзя поговорить?
— А может, оно и неплохо. Ты меня точно не предашь, никому ничего не расскажешь…
Не предам. И не расскажу.
- …а хотя бы одна живая душа рядом быть должна. Ведь еду в гадючье гнездо…
Странно. Гадюки гнезд не вьют, это и ребенку ясно. А куда он тогда едет? Мне стало интересно, я подергала ушами, подобралась поближе и ткнулась мордой в руку. Ладно, перетерплю, тем более, что пахло от мальчишки вполне неплохо, молодым и здоровым телом.
— Хоть ты меня поддерживаешь. Вот беда‑то… и ехать надо, и не ехать нельзя — и убьют меня там. Уж точно попытаются.
Я дернула ушами, но слушать продолжала. Как оказалось, у паренька умерла мама — и он должен был ехать на похороны. Странно, почему детеныш не жил с матерью?
Потом вопрос прояснился. Отец мальчишки умер, и его мать вышла замуж второй раз, у нас тоже так делают. Самке с детенышами сложно охотиться одной, к тому же она уже доказала свою плодовитость, может принести еще щенков…
А в этот раз матери щенка попался плохой, бешеный самец. Который решил сожрать чужого щенка, вместо того, чтобы наплодить своих. Такое тоже бывало, но у нас таких загрызали — и быстро. А тут вот не получилось… плохо.
И он попытается загрызть парнишку. Только если у нас это приходится делать самому, то здесь он может нанять людей — и убить пасынка чужими руками.
Мерзость!
Скотина бешеная!
Но меня это все равно не касается. Я побуду недолго с пареньком, а потом удеру. Еще не хватало — свою шкурку под стрелы подставлять… интересно, а кормить меня будут?
Хочу морковки…
Колин.
Зайка сидела рядом, я гладил ее и выкладывал, что на душе накипело. Странно, но бессловесное животное вело себя лучше множества людей. Не лезло с комментариями, не пыталось давать советы, не дергалось и не сбегало посреди разговора…
Ладно–ладно, все я понимаю, но хоть с кем‑то поговорить. С Шакром?
Тому лишь бы службу нести, а что у меня на душе — ему и дела нет. А больше никого нет рядом. Раньше хоть тетушка выслушивала, если очень накатывало…
И мамы больше нет… я еще доберусь до горла отчима, Богом клянусь! Он у меня кровавыми слезами заплачет… тварь!
Зайка прянула ушами и смешно дернула носом.
— Поедешь со мной, пушистик? Поедешь… хорошо тебе. Ни родных, ни друзей, ни проблем, ни переживаний, даже если твоя мать умрет. Ты и не задумаешься… Ладно, сиди здесь. Дверь я запру. Надо еще коня почистить, а то Обмылок скотина своевольная…
Я еще раз потрепал зайца по пушистой шубке. Красивая заюшка, хорошая, умная…
— Жаль, что ты не собака…
И пошел на конюшню, пока моя зверюга всех конюхов не перекусала.
Зоя.
Парень ушел, и я услышала, как снаружи лязгнул засов. Спрыгнула с кровати, отбежала в угол, туда, где меня нельзя будет сразу заметить от двери, сосредоточилась. Жаль ему, что я не собака! А мне‑то как жалко, что я не волк, знал бы ты!
Р–раз…
По телу проходит судорога, как будто ты долго сидела в одной позе.
Два.
Удлиняются конечности, втягивается вовнутрь пушистый мех, на лицо падает прядь светлых волос.
Три.
С пола поднимается девушка, то есть — я. Поправляю шнурок на шее и провожу по себе руками. Все в порядке. Это надо контролировать, а то часто можно увидеть молодняк в полуформе. Или со звериной мордой, или наполовину в шерсти, или с человеческой головой, но в волчьем теле… тут надо опять оборачиваться в зверя и обратно в человека, а то застрять можно. Но у меня так ни разу не бывало.