Волк по имени Зайка (СИ) - Страница 74


К оглавлению

74

Не верю…

В голове царил полный хаос…

Колин.

Она была прекрасна,  как ожившая мечта. И голос у нее был именно такой. Высокий и чистый. И громадные голубые глаза смотрели со странным выражением,  которого я не мог пока понять.

Убегать она не собиралась. И вполне уверенно спустилась по лестнице до входа в мою комнату, скользнула пальцами по стене,  нащупала рычаг,  а в комнате прошла и уселась на кровать.

Обнаженная.

Я вздохнул.

Естество давало о себе знать,  поэтому пришлось снять со стула плащ и набросить на девушку. Она недоуменно повела плечами.

— Зачем?

— Тебе не холодно?

— Нет… ах да,  вы же не любите наготу.

— Мы?

— Люди.

— А ты — дух леса?

Девушка рассмеялась. Весело и звонко.

— Конечно,  нет. Они совсем иные.

— а я думал,  ты… это ведь ты тогда была на дороге?

— Я.

Лицо ее стало серьезным и сосредоточенным.

— Почему ты оказался на башне?

Вот тут уже и я вспомнил.

— Зайку искал. Ты не видела такой белой пушистой лапочки? Нет?

Девушка прикусила нижнюю губу. Зубки у нее были острыми и мелкими,  только два клычка чуть выдавались вперед.

Встала с кровати,  прошлась по комнате.

— Колин… я должна буду умолять тебя на коленях. Скрыть от тебя я ничего не смогу,  уже поздно. Но если ты заговоришь — будет плохо не только мне. Даже не так. Я просто умру,  а других может постигнуть судьба хуже смерти. Ты поклянешься мне молчать о том,  что сейчас услышишь?

Я даже не задумался.

Кинжал так и остался под подушкой,  всыплет мне Шакр за такое разгильдяйство по первое число. Но…

Я достал клинок и приложил к ладони. Острое лезвие разрезало кожу,  показалась кровь. И я внес кинжал в пламя свечи.

— Сталью, огнем и кровью своего рода клянусь хранить все,  что ты мне поведаешь в тайне. Пусть покарает меня Четырехликий,  пусть огонь сожжет меня,  пусть железо обернется ржавчиной в моей руке, пусть моя кровь проклянет меня,  если я нарушу эту клятву.

Слова клятвы не менялись уже несколько тысяч лет. Наверное,  это была самая серьезная клятва из всех возможных.

Девушка покачала головой.

— Сумасшедший. Дай сюда руку.

Ее язычок пробежался по ранке. Раз,  другой,  третий,  она облизнула капельку крови с губы,… а я глазами своим не поверил!

Рана затягивалась буквально на глазах. Нет,  шрамом она не стала, но сейчас ее покрывала плотная корочка, такая образовалась бы только через день.

— Ты меня не боишься?

Черные глаза ее блестели лихорадочным блеском. И я не выдержал.

Притянул ее к себе — и коснулся губами ее губ. Нежных,  ласковых… с отчетливым привкусом моей крови. Да и не все ли равно?

Пусть даже это нечисть — я никуда ее не отпущу!

Она моя! И я ее люблю!

Зая.

Я поняла,  что пропала,  когда губы Колина коснулись моих губ.

Великий Лес!

Это было так нежно,  невероятно нежно — и осторожно,  словно я была из тумана и развеюсь при первом прикосновении. Он целовал меня,  как свою ожившую мечту.

Райшен… с ним никогда так не было.

Да и сам Райшен был другим. В Лесу все было просто. Мы знали,  чем и для чего занимаемся… то есть молодежь.

А что было сейчас между мной и Колином?

Беспредельная,  всепоглощающая нежность.

Он держал мое лицо в ладонях и целовал так,  словно это было чудом. Поцелуй креп,  становился все сильнее и яростнее, я отвечала — и осознавала простую истину.

Для меня — поздно.

Я никуда от тебя не уйду,  Колин. Я полюбила тебя.

Не знаю,  когда и как это произошло, но полюбила.

Когда ты не дал убить несчастную зайчишку на дороге? Когда понимая,  что тебя могут убить,  стремился спасти своих людей? Когда лежал раненый и я волновалась за тебя? Когда признавался,  что прекраснее меня никого не встречал?

Неважно.

Это все уже неважно,  потому что я люблю.

А он?

Любит ли он меня?

Кого он любит?

Эта мысль заставила меня отпрянуть.

— Нет!

Колин посмотрел на меня так,  словно я его ударила,  а потом медленно перевел взгляд на свои руки.

— Нет… прости меня,  пожалуйста. Я не хотел. Только не уходи,  прошу тебя! Я… я бы скорее руку себе отрубил,  чем тебя обидел! Клянусь!

Я вздохнула. Конечно,  он в е понял неправильно. Я не считала себя оскорбленной,  наоборот. А теперь предстояло объяснить ему,  что глупые человеческие обычаи не имеют ко мне никакого отношения. Меня нельзя оскорбить несоблюдением их непонятных ритуалов,  потому что я не человек.

И это было страшно.

Колин.

Я… это случилось против моей воли,  но по моему желанию. Я обнимал ее. И целовал мою ожившую мечту.

А она отвечала мне. Ужасно неумело, но — искренне,  в этом я не мог сомневаться. И ее громадные черные глаза смотрели так доверчиво… А потом она отпрянула.

— Нет…

В этот миг мне стало страшно.

А если она сейчас уйдет? И я никогда ее больше не увижу? Если я ее обидел? Оскорбил,  сам не понимая и не желая этого?

Четырехликий,  помоги мне!

Я же не смогу без нее жить! Я что‑то говорил,  пытаясь объясниться,  но она определенно меня не слушала. А потом на мои губы легла маленькая ладошка.

— Не надо,  Колин. Ты меня не обидел.

И я понял,  это правда. Но…

— Остановила я тебя по другой причине. Ты сейчас как слепец в темноте. Сначала я должна все рассказать тебе,  а потом ты сам решишь,  хочешь ли иметь со мной что‑то общее.

74